Маша родилась хилой – роды были преждевременные да и мать ее была уже немолодая. С малых лет девочку воспитывала бабушка: отец роз’разъезжал по новостройках, иметь – проводница на железной – также всегда была в дороге. Поэтому до семи лет Маша жила с бабой Галей. И держала коз, отпаивала внучку их целебным молоком и таки добилась, что девочка выросла крепкой. Летом она пасла коз на пастбище за селом.
Когда шла рядом со старой козой Манькой, соседские мальчишки бросали ей вслед комья земли и кричали: смотри, Манька пошла. Так и прилипло к ней это имя’я. Отец, когда приезжал домой, и звал ее: «А йдино сюда, Манько, посмотрю выросла ли». И ставил к косяку, где ножом делал пометки, сокрушенно качая головой: девка – не парень, так и будет малой. Мать ее любила и всегда утешала: «Не переживай, дочка, змелеться – мука будет».
Маша росла, родители строили дом, выдавая на него каждую сэкономленную копейку. На обновы для дочери денег часто не хватало. И она не роптала: доношувала старое пальто с цегейковим воротником, перелицованные мамины юбки. И сидела дома – не было ни подруг, ни поклонников. Скоро и школу закончила. «Пойдешь учиться в техникум, – сказал, как обрезал, отец. – На институт денег нет, да и не нужен он тебе: женщина должна быть на кухне». Смирилась, как всегда. Ездила в техникум, работала на огородах, их было несколько, чтобы хватило картофеля и других овощей кормить свиней. Никуда не ходила – ни на танцы, ни на никакие вечера. И в выходные только и слышала: «Манько, всыпь курам зерна, вичисти корыто, посапай грядки…». Пока могла, мать ходила с ней на огород, а потом заболела, очень болели ноги, едва по дому с палочкой передвигалась. Отец же привык больше командовать, чем работать. И все напоминал, что только благодаря ему и дом построили, и к ней все приобрели. Марийка разрывалась между работой, огородами, домашним хозяйством. Не зогледілась, как и молодость прошла. Еще когда училась в техникуме, заглядывал к ней соседский парень. И отец недовольно сказал: «Злыдень он, и водку любит, нечего с ним водиться».
Коллеги по работе сначала приглашали ее на различные праздники, праздники, но поскольку Марийка всегда отказывалась, то впоследствии и перестали. Ее сверстники уже давно имели семь’семьи, взрослых детей, а она все стояла родителей, догоджала им. Мать иногда с болью говорила: «Маша, ты бы пошла куда». И потом перестала терзать и себе, и сердце дочери. Уже сами кругом кого бы пригласить в дом, к своей одиначки. И все как то не получалось: мужчины приходили, выпивали рюмку, хвалили дом, хозяйку и …исчезали.
Шли годы. Марийка поседела, сгорбитесь, родители уже и из дома не выходили. Отец стал невыносимым: потеряв память’пять, десять раз на день требовал пищи, прятал пенсию, кричал, что то Манька ее забрала. Дом требовал мужских рук, поэтому иметь «выписала» из села своего единственного племянника. Иван занимался ремонтом, работал с Машей на огородах. Пока не запивал. Тогда становился неуправляемым. За водкой потерял свою жизнь: жена давно бросила его, пристав к вдове с ребенком. Да и та, когда запивал, выгоняла его. Во время одной попойки порезал ножом знакомого. Попал за решетку. Марийка навещала его, возила сумки с домашними харчами. Как отсидел, снова приняли в дом, устроили на работу. И недолго работал – снова запил. Марийка отвезла его в больницу. «Зашили». Вернулся спокойный, делал все, что говорили. А дальше опять сорвался…
Так и шло: был трезв – работал, Марийцы помогал, запивал – все возвращалось на свои круги. И не мучилась бы с ним и больше не было кому помочь: похоронила отца, вышла на пенсию и молила Бога, чтобы иметь еще была с ним. По привычке посадила огород, держала свинью, сколько им надо. Часто зимними вечерами, сидя перед телевизором, женщины думали невеселые думы. «Всю жизнь слушала отца, а теперь что? – жаловалась Маша. – Манька я, Манька». «Стягивались на дом, думали внуков нянчить, а кому она останется?» – смахивала слезу мать.
А за окном завывал ветер…
Валентина БЛУДОВА.
.