Для меня Пасха это не только большой религиозный праздник Христова Воскресения, но и день моего второго рождения. Видимо, так считают и мои односельчане, которые в далеких 19431944 годах пережили разрушительный вихрь войны и остались в живых. Проходят годы, но помню эти страшные события, как это происходило вчера, хотя тогда мне было всего 12 лет.
Для родного села Княже гитлеровская оккупация стала настоящим чистилищем, через которое пришлось перейти каждому: от мала до велика. И так почему-то суждено, что кровавые и жестокие события происходили накануне Пасхальных праздников. Фашисты хотели запугать местное население и подавить национальновизвольний движение на Горохивщини, куда до шестидесятых годов принадлежало и наше село. Ведь в это время развернули работу национальные силы, создавалась Украинская Повстанческая Армия, которая должна противостоять захватчикам. Это злило гитлеровцев и они жестоко расправлялись с украинского, проводили карательные операции.
Одну из них они провели против жителей села Княже, откуда в ряды УПА пошло 23 ребят, а их односельчане помогали им продуктами и одеждой.
Черной страницей в истории села Княже вошло 10 апреля 1943г. Это была Вербное воскресенье. Село готовилось к Пасхальным праздникам.
Все были заняты работой дома и на поле. Никто не предчувствовал беды и не знал, что черные тучи надвигаются на Князь.
Накануне мне приснился сон: черный кот напал на меня и его когти застряли в груди. Утром, когда рассказал об этом деду, то покачал головой и сказал: "Чадо, что-то с тобой будет плохо. Считай!" Сон был в руку. Утром в село наехали гитлеровцы. Словно вороны, бегали по улицам, сгоняя людей в группу. Не обошли ни дома, откуда кто-то ушел к повстанцам. Помогал карателям житель села Николай Четвержук, который стал предателем и работал на фашистов. Княживцив вывозили в сторону Квасова, где расстреляли 150 человек. Сожгли 20 хат, в которых жили родственники ушедших в УПА. После расстрела из-под трупов вылезла Мария Буймиструк. Чудом вырвалась из пламени Любовь Спивак. Огонь забрал у нее двое детей и мужа. Живьем сгорели в доме супругов Дубиняк, в которых было восемь детей. К счастью, дети разбежались, а старший сын Петр был в УПА. Анну шкварками забрали из дома с грудным ребенком на руках. Малыш раз сосал матери грудь, когда палачи стреляли. Одной пулей они прострелили ребенку голову и материнскую грудь … В этот день вместе с общиной пошел на расстрел и местный священник, отец Александр Ковалевский. Его забрали из дома вместе со зятем, который был учителем. Гитлеровцы, учитывая его сан, сказали, чтобы священник уходил. А он ответил: "Где моя паства, там и я". Так со всеми и погиб.
Моя семья жила неподалеку сельского кладбища. Я увидел гитлеровцев и испугался. Оглянулся вокруг, соседи Демьян Рижко, сын которого был в УПА, и Иван Грысюк бросились бежать, и я побежал с ними. К сожалению, мы не успели спрятаться в видолку за кладбищем.
Фашисты догнали нас на машине и дали вслед пулеметную очередь. Мы упали на землю. Военные подошли к нам и скомандовали подняться и идти к ним. Вдруг снова застрочил пулемет. Это махнул рукой Николай Четвержук, видимо, боялся, чтобы мы его потом не выдали перед односельчанами. Демьян Рижко получил восемнадцать пуль, а Иван Грысюк семь. Я родился, пожалуй, в рубашке, потому пулеметная очередь меня не зацепила. Но вскоре услышал выстрел из пистолета и боль в правом плече. И потерял сознание. Пуля прошла через легкие и раздробила ключицу. Так пролежал не знаю сколько. А когда очнулся, увидел убитых соседей. Вокруг стояла зловещего тишина. Пахло гарью. Это догорали подожжены дома. Меня раненого забрали родители. Отвезли в село Мирков, что у Горохова, в больницу, где лежал под чужой фамилией. Сюда приходили лечиться и убийцы. Об этом узнали немцы и сожгли больницу. Кто из больных не мог двигаться, то сгорел заживо в огне. После больницы меня забрали в Печихвосты. Перевязки делали медсестры из больницы, которые приезжали в сопровождении повстанцев.
Доликовувався народными методами, используя различные травы и зелья. Но раны долго не заживали …
Тогда, в Вербное воскресенье, гитлеровцы убили более 150 человек и сожгли два десятка домов. Плач и крик стоял над селом. Не было семьи, кто бы не оплакивал кого-то из родных. Такой печальной была Пасха 1943г в селе Княже.
Но время лечит раны. Жизнь дальше пошло своим чередом. Село медленно оговтувалося и продолжало жить. Крестьяне пахали, сеяли, собирали урожаи, возводили дома, гуляли свадьбы и крестины … В ноябре и наш дом пришла радость аист "принес" младшую сестренку Надю. Отец ушел звать сельскую повитуху, которую по уличному называли "Киса". За это время мы с дедом в доме наложили соломы на пол (полы еще не было), расстелили полотно, наносили воды. А вскоре услышали крик младенца. Повитуха вышла из дома и сообщила, что родилась девочка. Вскоре отец позвал священника из фусов и окрестил ее Надей.
В селе все еще были гитлеровцы. Однако фронт был уже близко. Это красноречиво подтверждали канонада и стрельба. Фашисты свирепствовали. К тому же почти каждый вечер в село приходили убийцы, поэтому не раз завязывался перестрелка. Некоторые из воинов УПА скрывались в убежище на нашем дворе, была сразу за хлевом. Помню, как ночью в конце 1943г приехало 29 воинов на 10 подводах и выкопали яму, 3 на 4 метра шириной, и траншею, на 15 метров, чтобы можно было зайти в сокровищницу со стороны огорода. Наутро у хлева и знака не было, что здесь кто-то копал. Все загромадилы, землю вывезли, а огород засеяли. Вход в тайники был в конюшне в яслях у коровы. Там стояла шкатулка с землей, задвигалась. Ее посыпали соломой, чтобы замаскировать. В тайнике могло ночевать 15 человек. Хотя мне было всего двенадцать, помогал им копать. Еженедельно ходил в лес за кору сосны, чтобы было чем светить, ибо нефти, как и соли, в это время не было. Мама клала сосновую стружку на лежанке и зажигала. Вот так мы светили. Ходил в лес и по дрова, которые привозил на санках.
В 1944 через мое родное село Княже проходил условную границу между Волынью и Львовской областью. Была здесь и залог.
Помню, как каждый вечер немецкие часовые обходили за огородами соседнего села Шпиколосы эту условную линию. В это время на Волыни действовала УПА и повстанцы часто переходили наши просторы на Сокальщину. Возникали и военные столкновения.
Мы жили за кладбищем, на хуторе, в полутора километрах от села. Отсюда все было видно, как на ладони: и центр Княжеского, все тропы, которые вели в соседние села. Поэтому у нас на чердаке дома был наблюдательный пункт бойцов УПА. И часовой с биноклем стоял в дозоре.
В княживцив еще не зажили раны от потери родных и близких людей, а гитлеровцы готовили новую кровавую расправу. Приближались Пасхальные праздники. Княживци, как те муравьи, копошились во дворах, убирали дома. Женщины взялось раскрашивать яйца и выпекать куличи. Так в работе не зоглядилися, как наступил Пасху. С самого утра дед Илько оделся в праздничный наряд, взял корзинку с пасхой, сыром, колбасой, хреном, солью и пасхальными яйцами и пошел в церковь. После прошлой расправы своего священника не было. Однако на Пасху должен был приехать из другого села. Мужчина вдруг замер, увидев военных, медленно приближались. А где-то с другой стороны услышал выстрел, а затем еще один, второй … А там кто-то дал автоматную очередь … Старого окутал страх и он залез под мост. Гитлеровцы решили обуздать непокорный населения, которое помогало повстанцам, и стереть три села с лица земли, чтобы другим была наука. Ночью, 16 апреля 1944г, оккупанты окружили Княже, Фусов и Шпиколосы, и как только стало светать, пошли в села. Выгоняли людей из домов, забирали скот и кур, сельскохозяйственный инвентарь и дорогие вещи. Перепуганные крестьяне не знали, что делается. Это сияло страх и панику. Женщины, кто громко, кто молился, дети плакали, а старушки просили, чтобы их оставили умереть на пороге отчего дома … Каждый понимал, что немцы задумали недоброе. Ведь не раз слышали о тех зверствах, которые оказывают оккупанты над людьми. Около 11.00 возле церкви, где должна быть богослужение по случаю Христова Воскресения, уже стоял силой согнанных 535 человек. Люди боялись, что их там закроют и сожгут живьем. Среди них была и моя сестра Александра Гуменюк с двумя дочерьми. Ее муж, Филипп Гуменюк, как-то сумел выскочить из дома. Он спрятался в борозде, лег, накинув на себя хмелиння, и так перележав до вечера.
Выстрелы, крики отчаяния, женский крик, рев скота донеслись и до нашего хутора. Бабушка, плача бегала по дому, собирала ценные вещи в убежище. Мама же быстро перепеленала Надю. Домой приближались гитлеровцы. К тому времени папа, бабушка, сестра Мария и я уже были в тайнике. Мама подала папе на руки шестимесячную Надю, пасхальную корзину, перину и тилькино попала в яму, как мы услышали, что кто-то бьет тяжелыми сапогами в дверь дома. Затем послышались выстрелы это стреляли в кур. В конюшне ревела скот, кто-то силой выводил ее оттуда. Гитлеровцы забрали с собой свинью, корову, лошадь, плуг и разный сельскохозяйственный инвентарь. Дом подожгли. Они еще долго стояли во дворе, потому что, наверное, догадывались, что мы где-то спрятались. Вскоре угарный газ пошел в убежище и мы начали задыхаться. Папа пробил у люка небольшое отверстие и мама поднесла к нему маленькую Надю. Я был немного дальше, то чуть не задохнулся от дыма. После ранения, я все еще оставался слабым, поэтому не имел силы. У сестры Марии, которой было шесть лет, на лице была мокрая лоскут. К счастью, дядя Филипп знал о убежище, и, когда каратели уехали, открыл люк и вытащил меня оттуда первого. Я был без сознания. Бабушка, родители и младшие сестры, глотнув свежего воздуха быстро оправились. Мама изо всех сил побежала за водой и вылила ее на меня. Только тогда пришел в себя. Потом еще долго катулявся по земле кашлял … В этот день четыре семьи вдушилися в тайниках. Вокруг все было в огне. Над селом стояла огненная заря. Наш дом сгорел дотла. На следующее утро пришел дед Илько, который за одну ночь опустился и постарел. В руках он держал пасхальный корзинку … Помню, как после сели во дворе под открытым небом неподалеку пожарища дома, разложили одеяло и выложили все с Пасхального корзиночки. Дедушка Илья, дрожащими руками делил нас яйцом, а бабушка резала пасху. Все плакали … С грустью поздоровались: "Христос Воскрес" "Воистину Воскресе". Мама сказала: "Давай, что мы живы, на родной земле, потому знает, какая судьба ждет на чужбине наших односельчан". Словно предчувствовала их горькую судьбу. Жителей сел Шпиколосы, Фусов, Князь погнали под конвоем через село Торки на станцию к Стоянова. Некоторые оглядывался, чтобы в последний раз взглянуть на родное село. Из глаз текли слезы. Все вокруг было в огне. Их гнали с родной земли, а за ними стояла черная зарево сожженных сел, позади догорали дома, оставались дорогие сердцу сады, колодцы и могилы родных … На станции их погрузили в вагоны и повезли в Германию на принудительные работы. Дядя Филипп впоследствии, когда отходил фронт, добрался до Германии. Однако он нашел своих родных только через два года, ибо были в концентрационном лагере. Уже вместе после освобождения оттуда семья уехала в Америку.
Вот так на Пасху сожгли три деревни. Только в с. Князь сгорело дотла 170 домов, уцелело лишь 12. Те, кто остался, разбирали пожарища и копали землянки. Папа на месте сгоревшего дома сделал шатер, который накрыл кусками жести, чтобы дождь не капал. Так мы все лето прожили. Здесь стояла колыбель, где спокойно посапывала Надя, которая не знала, что уже столько пережила. Сбоку отец построил печь, где варили еду. Он был столяром и сделал жернова, на которых мы с дедом мололи зерно, в основном, рожь, которое заранее закопали в концы. Там была и картофель. Это нас спасло от голодной смерти.
Вскоре через нашу территорию шел фронт, и снова Князь оказался на линии огня. Немцы отступали, мы прятались в лесу под деревьями от самолетов. Однажды у нас с мамой упал снаряд за несколько метров, и нам просто повезло, что он не разорвался. Советские войска мобилизовали папы на войну, и мы остались без кормильца. Едва сводили концы с концами, были голые и босые. Бабушка Марыся, чтобы как-то прожить, ходила просить продукты по окрестным деревням. Люди были добрые, делились последним куском хлеба. До сих пор помню, какие были вкусные пирожки с пшеном и чечевицей. Мы делили их на четвертинки.
Мама смотрела, как мы лако едим, и плакала. Она еще кормила грудью маленькую Надю, поэтому не могла идти куда-то работать.
Многие помогла нам семья из Бодячева засеяли три гектара поля, так как у нас забрали лошадь и инвентарь. Вся мужская работа легла на наши с дедушкой плечи. Вскоре обзавелись конька и плуг. Тракторов тогда еще не было. И этим конем, в свои 13 лет, пахал 5 га поля. Работал тяжело с утра до ночи, потому что нужно было засеять, чтобы хлеб.
Отец воевал в Будапеште, в одном из боев был ранен: разорвалась неподалеку обмен и отняла четыре пальца на левой руке. Он вернулся домой. Мы жили очень бедно, как и все наши односельчане. Помню, что мы с отцом были одни военные штаны на двоих. Ткань тогда не было, одежду шили из домотканого полотна, ткали из конопли.
В 1949 отец "добровольно-принудительно" вступил в колхоз. Создал строительную бригаду из 10 человек, которая строила школу, дома для жителей села. В пятидесятом году вместе с отцом построили собственный дом. Именно Пасха в том году, после войны, почему-то вспоминаю с особым волнением, потому что мы впервые, семьей, собрались в доме за столом, так как это было до войны … В 1952 году меня призвали в армию, служил в Узбекистане, в маленьком городе на афганском границе. После вернулся домой, где работал в колхозе. Тяжелое было наше детство, мы не имели ни сахара, ни соли, не говоря о сладостях. Но думали, как помочь родителям, выучиться и получить какой-то специальность. Маша выучилась на учительницу и двадцать лет отработала учителем в Матовые. Сейчас она уже на пенсии. Надя закончила семь классов в Княжем, вступила в Львовское ПТУ учиться на каменщика-штукатура. После работала штукатуром в Львове, на стройке. Познакомилась, а вскоре и обручилась со студентом Петром Медведем, который учился на факультете журналистики. После окончания вуза был направлен на работу в Алма-Ату. У них родились две дочери. Только, когда Украина стала независимой, семья Надежды переехала в Киев. Ее муж работал в редакции газеты "Урядовый курьер", теперь уже на пенсии.
Сейчас мы уже на склоне лет. По возможности стараемся встречаться на Пасхальные праздники в родительском доме, потому что нет больше такого места на земле, которое было бы для нас таким дорогим. 70 лет назад здесь пролилось столько слез и крови … Хорошо понимаем, что могли погибнуть в далеком 1943 или 1944, но нашим родителям и нам суждено другое: заглянув в глаза смерти, остаться в живых и рассказать другим о тех страшных зверствах, которые гитлеровцы делали над мирным населением. Сколько семей они убили, а сколько вывезли и разбросали по белу свету! Распавшиеся сотни семей. Одни потеряли отца или мать, а может, сына или дочь, другие родное подворье и украинскую землю. Но во сне они видят родительский дом и вишневый сад в селе Княже. А на Пасху, за праздничным столом, рассказывают внукам об украинских традициях, о своих детских и юношеских годах, и как возвращаются в прошлое: видят, как их родные в вышиванках с пасхальными корзинами спешат в церковь, потому бьют колокола, созывая людей к храма … И побежит по сморщенному лице непрошеный слеза …
Алексей Покотюк,
житель с. Князь.