Проснувшись утром, помолилась Богу, поблагодарила за свои лета, попросила здоровья внукам и семье, помянули мужа и сына, пусть покоятся с Богом, а потом взялась застилать кровать. Несколько раз, изношенными руками, провела по покрывале, чтобы задоринки было, чтобы не было складок и бугорков. И вот, наконец, осилила эту работу. Поверхность кровати действительно ровная, как лед на катке. Неспроста женщина так долго и упорно застилала кровать, не только потому, что она аккуратная и хозяйка хорошая, а чтобы не хотелось ей прилечь на него. Подальше от той искушения. Сказала себе, что не имеет права прилегать днем, потому что должен двигаться. Ей надо сварить есть коту, курам, и в конце концов себе какое-то блюдо закалатать. Позаметать в доме, во дворе, заглянуть в хлев. Ей надо чем-то заняться, потому что женщина должна жить, дождаться лета, потому внучки приедут из далекой Америки навестить бабушку. Они приедут з подарком — педут вместе с бабушкой в Крым, отдыхать в Коктебель. 
Погда в Коктебле не очень теплая в это время года, но согласно прогнозу сайта pogodnik.com на Новый год обещают безветренную и сухую погоду.
Сколько раз за свою жизнь Анна Таланчук повторяла эти слова: «Должен жить, должен дождаться…» Правда, каждый раз при других обстоятельствах.
В ХОЛОДНЫХ МУРАХ ЭНКАВЭДИСТСКИХ ЗАСТЕНОК
Впервые Анну Таланчук (девичья фамилия Каминецкий) арестовали в сорок пятом, когда ей исполнилось двадцать два. За что? За то, что ада повстанцам, а порой даже по два раза в день, хлеб, собирала продукты по деревне и носила в лес, что передавала грипсы… Но, прежде всего, за то, что любила Украину. Просидела в застенках две недели, но за нее вступились, и тогда ее выпустили. Она некоторое время работала в кооперативе в родном селе Перетоки.
— В тот день приехали в село солдаты и делали у нас обыск, уже почти заканчивали свою грязную работу, — вспоминает Анна, — когда из леса принесли весть, что нас будут вывозить. Тогда дом окружили и началась стрельба. Было это 15 апреля 1945. Тогда дома были только я и папа, сестра и брат учились в педшколе (нас всех было шестеро), а мама понесла им есть. Встретила по дороге энкаведистов, подумала: «Вот беда куда-то едет». А как вернулась домой, то вместо дома увидела один дымоход…
Второй раз Анну арестовали уже через год, тогда их приняли группой.
Cидела в одиночной камере в Сокальском НКВД по улице Шашкевича.
— На дворе было помещение, и там я была заключена. И днем , и ночью сама, — погрузилась в воспоминания старушка. — Но молодая, хочу жить и вырваться из рук тех палачей. И вспомнила, как было когда-то в детстве…
Отец Анны — Григорий Каминецкий был хороший хозяин, кроме скота и земли, держал еще и пасеку. С их подворьем граничило пастбище, где дети пасли скот, и очень часто у Анны и ее брата просили меда. Как не было родителей, они им наливали в бутылочки. Сначала папа ничего не говорил, но как увидел, что они много того меда раздают, то запер ульи на замки. Старший брат Славик был изобретательный, сделал крючок и открыл замок, и они снова угощали детей сладким нектаром. Об этом случае вспомнила Анна в тюрьме. Ей из дома передали жестяную банку смальца, которая была закрыта на крючок. После отбоя она попыталась крючком открыть замок в дверях. Покрутила, и дверь открылась, Анна стала и не знала, что делать, куда идти, потому в Сокале не бывала часто. Двор НКВД был огорожено колючей проволокой, ей удалось пролезть между теми колючками. И в голову ей пришла (ведь молодая была)… пойти на примерку к своему портному Кожушко. После этого она пошла на сокальское кладбище, и там пробыли ночь. А только начало светать, Ганя увидела пограничников, которые искали на кладбище, как впоследствии выяснилось, своего солдата, а наткнулись на девушку. Анну забрали на пограничную заставу, где ее допросили, и она призналась, что сбежала из тюрьмы НКВД. Ее передали туда. Следователи Воробьев, Максимов и Тисьовкин еще утром, когда увидели, что Анны нету, с камер выгнали всех заключенных, перечислили, или еще кто не убежал. Удивлялись, как и убежала, закрывали друг друга в ту камеру и пробовали открыть дверь. А на допросе спрашивали Анну, как она сбежала, кто ее выпустил. На это девушка ответила: «Максимов мою камеру не закрыл». Он клялся, что этого не было, но девушка стояла на своем. Потом всех заключенных отправили сначала в тюрьму на Лонского, а затем в Замарстыновскую тюрьму. Там Анна заболела. И только осенью ее отправили на дальний этап в Норильск, раз туда отходил последний эшелон. Енисей уже замерз. Впереди их баржи сначала шел ледокол. Был момент, когда в баржи вступл -лось воды, и заключенные думали, что здесь будет их последний покой. Тем воспользовались «Битовик» — это воры, бандиты, и ограбили наших девушек, а потом на причале с помощью надзирателей продали их вещи.
«КУРОРТЫ» в Норильске и Прокопьевске
Переправив заключенных через Енисей, одели их в солдатские ботинки, бушлаты. Даже дали есть. А потом «узкоколикие» повезли в Норильск. Для заключенных неожиданной была встреча с Норильском. Снежная, морозная вьюга закрутила ними, они попадали. Завезли их в шестую зону. И там десять долгих лет, лет молодости, прошло в снегах, морозах, тяжелой неженской работе. Кем она только не была: и кузнецом, и инструментальщиком и крановщицей, и в карьере работала. Делала все, чтобы выжить, чтобы не умереть в тех холодных снегах на чужбине. Какая опасная и тяжелая работа была для молодой девушки! После десятилетки норильских «курортов» Анна Каминецкий, освободившись, поехала к своим родителям в Прокопевськом, которых тоже вывезли. Там было много украинских семей. Здесь нашла свою судьбу, познакомилась с парнем Василием Таланчуком с Топорова, который тоже уже отсидел и приехал к своим односельчанам — Баранюкам. Именно в гостях у семьи Баранюка Анна познакомилась с Василием Таланчука. Там, на чужбине, произвели молодоженам свадьбы. И потом супруги Таланчука уже вместе делали все, чтобы вернуться на Украину. В Сокаль приехали в начале шестидесятых уже с сынишкой Романом.
90 — ЛЕТИЯ
В Сокале Анна Таланчук дожила до своего девяностолетия. Ее жизненная судьба кружевные не только черными, но и красочными узорами. Были радость и счастье, когда подрастал сын, и они с мужем построили уютную дом, где собиралась большая семья Каминецкий и Таланчука, потому тетя Анна умела угощать и одарить теплым словом, дядя Василий был хорошим хозяином и искренним человеком. Обошлось. Нет уже Василия, и сын Роман рано ушел в вечность. С той болью и тоской госпожа Анна живет, то ее сокровенное. Но это в сердце, а на лице — теплая улыбка, и любовь к людям. Она не жалуется на свою участь, не жалуется, умеет радоваться каждому прожитому дню. Поэтому и на девяти яносториччя к ее гостеприимной дома сошлись люди: семья, соседи, друзья и ребята — побратимы и подруги из Союза политзаключенных Сокальщины, бывшие «курортники» Колымы, Инты, Воркуты, Норильска, Прокопевськой… Их уничтожали физически и морально, их унижали, над ними издевались. Они, слава Богу, еще и по сей день живут, и не просто живут, а вспоминают вслух о своей жизни, подвигах павших собратьев и поют повстанческие песни. Было очень трогательно видеть их с букетами цветов: Василия Мочульского, Максима Савву, Михаила Дацюка, супруги Степана и Софию Баранюка, Михаила КУЦЯБА, Евгению Веру, Галину Глушко. «Ребята», когда приветствовали свою подругу, не прятали слез. Были и искренние поэтические строфы, и прозаические слова, которые шли от сердца каждого. По гостеприимным столом они вспоминали свои молодые годы, полные борьбы, проведенные в застенках, лагерях, ссылке. А потом из горницы Анны Таланчук полетела повстанческая песня, свободная, громкая и победоносная:
— О, Украина! О дорогая мамочка,
Тебе вирненько поклянись!
Сердца кровь и любовь,
Все тебе отдать в борьбе…
Оксана ПРОЦ.
Фото автора.