Держу в руках книгу, и слезы звучат … Говорят, короткая память человеческая, ведь все мы пили воду забвения, а сколько раз в Новом Завете купались в кровавых реках и тоже забывали. Но это не просто книга, вышедшая средствами киевского мецената Григория Ковальчука, КНИГА ПАМЯТИ, посвященная художнику, который ушел из жизни так рано. К сожалению, до Ярослава Васильевича Кортка, как и в многих творческих людей, настоящая слава пришла только после его смерти. Трудно об этом писать и очень хочется верить в то, что тот мир стал для него лучшим. Тот мир, в котором душа приобретает спокойствие и, как цветок, выглядывает из потустороннего и наполняет родных и близких мыслями о рае или, возможно, предупреждает об аде. Потому, мне кажется, человеческие лишения поэтической души выдержать не так просто. Но разве поща-дить нас этот мир, когда страдали предсказания ки, когда распяли Христа? Наверное, нет …
Судьба не случайно свела меня с Ярославом Васильевичем Кортком. Получив диплом архитектора с отличием, я чудом попала на радио. Причина банальна — для меня как архи-тектора работы не нашлось, но звонкий голос и веселый нрав помогли в поисках заделки. Тогда работа в радио-эфире Червоноградского "Едегем ФМ", как мне казалось, была только вре-совыми пристанищем. Однако радио и стало вторым моей жизнью, а журналистика — тем мировоззренческим мостиком, объединивших великие истины и Слово. И неважно какое — или сказанное в микрофон для многочисленных слушателей, или напечатанное в газете, или просто произносимое с глазу на глаз. Или догадывалась я в те времена, когда в лис-топада 2001 выбирала должность диктора "Радио Сокаль" после ухода из "Едегем ФМ", что, несмотря ни на что, сознательно пробьет этот журналистский путь, а через 5 лет профессиональной выучки его в Львовском университете имени Ивана Франко? Проработав почти 9 месяцев в эфире "Едегем ФМ", мне трудно было поначалу привыкать к проводного радио. Почему-то сразу появились мысли, что это вчерашний день и как-то примитивно. Но какой интересной оказалась работа над созданием радиопрограмм и обратная связь с виртуальными слушателями, музыка, тематика передач и т.д.. Но найголов бесспорным, у меня поверила Человек, ставший для меня светочем острого пера, мудрым руководителем и выпускающим редактором в одном лице! Как трудно было писать и начитывать первые материалы для радиопрограмм! Когда нападал отчаяние и роились одинокие мысли о том, что шесть лет обучения на архитектурном факультете, где меня считали лучшим и найперспек-тивнишою студенткой, ушли в небытие. Ужасала мысль и о том, что моя первая образование стало бесполезным бременем для родителей, которые учили меня. Шахтерам тогда не выплачивали зарплату по несколько месяцев, поэтому приходилось иногда пропускать учебу, экономя папины деньги на проезде и питании. И надо отдать им должное, мои преподаватели это понимали.
… Душа щемит, когда вспоминаю, как мы втроем, звукорежиссер Виктор Знак, Ярослав Кортко и я успевали за два часа записывать программы для проводного вещания! FM-радиостанция в то время была только в проекте, а я каждый обучали свои тексты под бдительным оком моего учителя. С улыбкой на устах Ярослав Васильевич внимательно корректировал ручкой написаны программы и каждый раз ободряюще сказал: "Молодец!" Получить похвалу из уст профессионального журналиста было немалой наградой! Она, как солнышко, согревала и откры-вала новые горизонты для журналистского творчества. А какой пустой мне казалась радиостудия, когда "Василья-вич", как мы его тогда называли, болел и несколько раз попадал в кардиологическое отделение. Приходилось готовить радио-программы за день до выхода и бегать в больницу, чтобы отредактировать тексты. Помню, как он однажды в шутку назвал меня "спецом" и так ласково по-отечески обнял, сказав: "Я в тебе не сомневался! Будут у тебя люди!" Сколько уверенности в себе подарила мне этот человек, что уж говорить! В ее обществе мизерные полставки на проволочном радио в то время мне и вправду казались большим счастьем. А когда "Васильевич" исходил из "больничного", дышать сразу становилось легче и легче, и веселее. Люди шли к нему постоянно — кто за стихотворным пожеланием и песней, а кто просто поговорить и довериться в немощи народному доктору. Имея большую силу в руках и помогая людям с проблемами позвоночника, он лечил даже на рабочем месте. Ярослава Кортка, думаю, многие сокальчане запомнил именно в момент болезни, потому исцелял он и добрым словом, и своей энергетикой. Признаюсь, странное, умиротворенное тепло не раз приходило во сне с образом Ярослава Васильевича. Словно наяву протягивала к нему руки, а он, улыбаясь, сказал: "Все будет хорошо!" И я просыпалась с таким сожалением и отчаянием! Так судьба соединила нас навсегда … И коль скоро мне как добросовестному диктору предложили еще полставки, я, конечно, отказалась. Почему бы тех 25 процентов было отдать Корткови, который, будучи профессиональным журналистом, тоже получал половину? В конце концов, почему на полную ставку не оформили высококлассного специалиста?
Получив отказ и угрозу "за длинный язык", я чуть не расплакалась от непонимания! Сама мысль о том, как отреагирует на это мой старший друг, у которого за плечами бесчисленные годы работы на проводному речи, ужасала! Принять это предложение тогда — значило опозорить себя перед Ярославом Васильевичем навсегда. Увидев мои слезы, он понял все без слов. "Я никогда в тебе не сомневался! Все будет хорошо!" — Ласково сказал. В те минуты мне показалось, что его душа убивалась вместе с моей, а невидимые слезы стояли сожалением о том, чего словами не передать! С тех пор наша дружба стала еще крепче. И когда через несколько дней в газете "Сокальщина" была напечатана песня с его нотами на стихи Владимира Сера, Ярослав Васильевич с размахом около заголовка песни "Единственная" дописал "ИРИ!" И оставил на прощание свою подпись. Ярослав Васильевич, почему вы ушли так рано в Вечность?? …
Уволившись с работы на провод-во-му радио, написав заявление "по собственному и по вашему желанию", мой друг и наставник на некоторое время исчез, но потом опять удалось наладить отношения. Уже спустя, случайно обнаружив на куче мусора тогдашние его редакционные тетради, забрала неоценимый литературный клад домой и забыла о нем. Некоторые записи нельзя было расшифровывать, и, наконец, не было необходимости, поскольку он все равно оставался на связи. "Васильевич" знал о них, но просил оставить у себя. И только после его смерти моему сердцу открылась и смертельная тоска художника, с которой он жил и творил. Когда его не стало, моя душа зазвучала с его вечным беспокойством в унисон. Тяжелыми строками, между его рабочими записями, как на одном дыхании запечатлелся этот крик поэта. Поздней осенью — 9 ноября 2000 года, они по неизвестным причинам черным грустью легли на бумагу:
Пришел "домой" …
(Четыре стены).
Грусть и усталость —
Крыша белья —
Песня ремонта —
Не радует душу.
Дыхание Пьемонта
Выдержать должен …
О, ренессанс!
Размер стихотворный —
Рифмы и потолок —
Все это прекрасно!
Но не умею
Спокойствие держать,
Искренне надеюсь,
Что могу спать.
Но не спится:
(Первая или вторая?)
Верю — приснится
Горе, или тоска!)
… Затихают дневные голоса, видплы-ваючы за горизонт Забуский пейзажей. На западе остывает солнце, а сердце мое исп-ется большим сожалением. Словно кто-то невидимый говорит вслух стихотворные строки его реквиема, который посвятил не себе:
Не выдержало сердце Ярослава,
Жизнь моловшы непокорную суть …
Является ли это слава, а — непрослава,
Вам, смертным, того просто не поймут! ..
Думается мне, земля наша — большой ковчег, и каждый из нас по-особенному переживает свой конец света. Но почему для одаренных и творческих людей он иногда заканчивается внезапно — неожиданным переходом в иной мир. Наверное потому, что душа не в силах сносить жгучую боль и беспомощное детское одиночество в безжалостном обществе … И все-таки, какой страшный триптих: ЖИЗНЬ-СМЕРТЬ-СТРАШНЫЙ СУД … Потому не для того мы живем, чтобы на Страшном суде ответить за свои деяния? Вечная Вам память, Ярослав Васильевич! Благодарю Тебя, Боже, что послал мне этого человека!
Ирина СЛАВЧАНИК